Что прежде всего нам представляется при упоминании восемнадцатого века? Возможно, возникает гордо реющий на ветру флаг только родившегося государства, Америки, а под ним его «родителей», борцов за независимость. Или же для кого-то титаны эпохи Просвещения – вот истинный символ столетия. А может большинство из нас мыслями уже в пышном парадном наряде, покрытые золотом и драгоценностями, в напудренном роскошном парике, ждут часа грандиозного бала с бешенной каруселью музыки и танцев.

    Все эти предположения верны, и некоторые события выше действительно правдивы, и не они одни безумной волной накрыли восемнадцатое столетие. Но и Российское государство – сейчас нас интересующее больше всего – этот бешенный водоворот не прошёл мимо.

    Для России восемнадцатый век – век реформ и перемен, и в «ношении платья» в том числе.

    Наша задача – найти доказательства того, отразилась ли мода – настоящее зеркало общества – в литературе упомянутого периода, и как это проявилось в разбираемом нами произведении.

    Расследование начинается!

База материалов

В качестве базы для поисков мы возьмем произведение Ивана Ивановича Лажечникова «Ледяной дом». Это произведение вызывает сильный интерес не только своей исторической составляющей, но и оригинальным мастерским слогом и захватывающими приключенческими сценами. Хоть некоторые описанные события и расходятся с реальностью, характер эпохи показан мастерски.

Историческая справка

Итак, действие происходит в последний год царствования Анны Иоанновны, дочери старшего брата Петра Великого, зимой 1739-1740 годов.

«…А ныне, хоть мы только и в четвертом дне святок (заметьте, 1739 года),

ныне весь Петербург молчит…».

Такова историческая эпоха, встающая со страниц романа:

«…Система доносов и шпионства, утонченная до того, что взгляд и движения имеют своих ученых толмачей, сделавшая из каждого дома Тайную канцелярию, из каждого человека – движущийся гроб, где заколочены его чувства, его помыслы; (дописать»

Это время недалеко ушло от петровских преобразований; вместе с придворными тайными советами набирает силу иностранное влияние, крепнет фаворитизм, он же становится естественным способом достижения вершины, а недоверие, подозрительность и страх глубоко пустили корни в сердцах народа и престарелой императрицы.

     Просчеты Лажечникова-историка искупает талант Лажечникова-художника. Талант этот позволил автору увлекательно воссоздать атмосферу, черты быта (в том числе и одежду) и нравов одной из самых драматических эпох русской истории XIII века.

Вещественные доказательства

Пестрота и яркость, на весь Петербург разносящиеся, исходят не от солнечных искр на скрипучем снегу, не от пунцовых от мороза лиц, а от многообразия нарядов людей, столпившихся у дома кабинет-министра. Вот, чем встречает нас роман «Ледяной дом». Но отвлечемся от толпы народа, от кабинет-министра, а обратим наше внимание на этот грандиозный фейерверк нарядов, настолько необыкновенных и уникальных, что даже самый талантливый мастер слова не выдумал бы.

   Давайте рассмотрим все поближе:

 «Вот статная красивая девушка из Торжка, с жемчужным венцом <…>, он слегка прикрыт платком из тончайшей кисеи <…>. На лоб опускаются, как три виноградные кисти, рязки из крупного жемчуга <…>. Ловко накинула девушка на плеча свой парчовой полушубок, от которого левый рукав, по тумесной моде, висит небрежно. <…>. Богатая ферезь её, как жар, горит. Легко ступает она в цветных сафьянных черевичках, шитых золотом…»

  Или вот стоит:

«…дородная мордованка в рубашке, испещренной по плечам, рукавам и подолу красной шерстью, как будто она исписана кровью; грудь её отягощена серебряными монетами разной величины в несколько рядов, <…>. Вот человеческий лик, намалеванный белилами и румянами, с насурменными дугою бровями, под огромным кокошником в виде лопаты, вышитым жемчугом, изумрудами и яхонтами. <…>. Голубые шерстяные чулки выказывают её пухлые ноги, а башмаки, без задников, на высоких каблуках, изменяют её осторожной походке».

  А вот там, у парадных дверей, с только пришедшей четы быстро снимают их овчинные тулупы.

   Оставив последовательность событий романа, обратим внимание на «старушку-лекарку в синем сарафане», заговоры читающую. Дальше «фаланга слуг, напудренная, в ливрейных кафтанах, в шёлковых полосатых чулках, в башмаках с огромными пряжками» в барских домах расхаживает, а скороходы, на праздник приглашенные, «подлинное чудо были. <…> А одежа, одежа, вся, как жар, горела; на голве шапочка, золотом шитая, словно с крыльями; в руке волшебная тросточка с серебряным надбалдашником”.

    Несложно догадаться, что все описанные наряды принадлежат обычным людям, крестьянам. Но неужели все “простолюдины” одевались тогда так пестро и богато? Описание следующей особы потвердит нам, что это не так. Особа эта была барская барыня, “повязанная темно-коричневым платочком, в кофте и исподнице такого же цвета”.

     Но главным показателем модных тенденций являются не крестьяне, а высшие слои общества, дворяне. Вот как они нам показаны:

• “Посреди залы, в богатых креслах, сидит статный мужчин, привлекательной наружности, в шелковой светло-фиолетовом кафтане французского покроя…”.
• “Жеманные барыни в разноцветных бархатных шубах, в платочке, обвязавшем по-русски голову, причесанную по-немецки, с большими муфтами, расхаживают по рядам, как павы, и бранятся с купцами, как матросы”.
• “Кое-где важный господин в медвежьей шубе и, наперекор северной природе, в треугольной шляпе, венчающей парик, очищает себе натуральною тростью дорогу”.
• “Понемногу входили в приемную залу должностные лица, <…>. Они мерят бархат и парчу плечами и локтями; когда они стали в ранжир вдоль стены и окон, больно глазам смотреть на них, так блестят золото и яркость цветов на их одеждах».
• “У ручек вытягиваются два пажика в высоких напудренных париках, с румяными щечками, как два розана, уцелевшие под хлопками снега, в блестящих французских кафтанах, которых полы достают почти до земли, в шелковых чулках и башмаках с огромными пряжками”.
• «У входа в манеж тряслись на морозе Гроснот и нечто в розовом атласном кафтане…”

   Будет неправильно и даже стыдно не упомянуть об одной интересном модном “тренде” аристократов, в то время становившемся всё популярнее. Речь идет о содержании подле себя иноземных пленников. Вот что об этом говорит Лажечников:

“При дворе и знати была тогда мода на калмыков и калмычек, не менее бешеная, как на дураков, шутов и сказочников обоего пола и разного состояния, начиная от крепостных до князей. С жадностью доставали детей азиатской породы, как дорогую собачку или лошадь, и не один супруг пострадал от холодности своей половины, если не мог подарить ей в годовой праздник восточного уродца. Калмыков этих приводили в веру крещеную, лелеяли, клали спать с собою в одной спальне и выводили в люди, то есть в офицеры, или выдавали замуж за офицеров с богатым приданым, часто на счет и к невыгоде родных детей”.

   И даже у самой императрицы, Анны Иоановны, во дворце жили такие иноземцы. Одной из них была молдованская пленная княжна, Мариорица Лелемико.

“Сама государыня была в восхищении от Мариорицы, поместила ее в ближайшей от себя комнате между своими гоф-девицами, нарядила в, полунациональную, полурусскую одежду, как можно богаче, и в учители русского языка выбрала для нее служащего при С.-Петербургской академии де сиянс Василия Кирилловича Тредьяковского”.

    Также стоит отметить, что среди приближенных азиатской “породы” были и привезенные из Африки люди, называемые “арабами”. Такие были в слугах и у главного героя романа Волынского Артемия Петровича:

“Из-за высокой спинки кресел видна черная, лоснящаяся голова, обвитая белоснежною чалмою, как будто для того, чтобы придать еще более достоинства ее редкой черноте. Можно бы почесть ее за голову куклы, так она неподвижна, если бы в физиономии араба не выливалась душа возвышенно-добрая и глаза не блистали то негодованием, то жалостью при виде страданий или неволи ближнего”,

и у упомянутой выше Анны Иоанновны.

Результаты поисков

Итак, подводя итог нашего расследования, ответим на два вопроса, обозначенные в начале статьи.

   Первое: из приведённых доказательств мы рассмотрели достоверное и справедливое описание нарядов той эпохи, а если еще и изучить труды российских историков 18 века (Татищева, Карамзина, Соловьева), то можно полностью в этом убедиться. Достоверность же эта заключается в следующем.

   Описанные парики, чулки, камзолы – всё имеет в себе даже не отголоски, а прямые диктовки западных законов русской культуре, тонко действуя, предже всего, через моду. И способствовало этому не одно единичное событие. К этому привела цепочка сложных, тесно переплетающихся между собой процессов, начатая Петром Великим, с его реформ, стремящаяся устроить всё на западный, прогрессивный манер. И эту процедуру продолжают потомки Петра, “вышибая из России всё народное и национальное”. Но не все еще этническое вытеснено: крестьяне ещё хранят традиции своей родины. И одежда у них особенная, своих краёв, и говоры у всех уникальные. Нигде не промелькнёт что-нибудь француское или немецкое. Вот оно отличие, вот она разница и вот какова эпоха – нескончаемое разделение.

   Второе: справился ли И.И.Лажечников с ролью описания эпохи через одежду персонажей?

   Определенно да! И особенности обличия дворян:

·         Напудренные высокие парики

·         Заграничные платья

·         Роскошь во многих чертах

  И особенности простолюдинов:

·         Национальные и пестрые наряды

·         Разнообразие языковых говоров

·         Простота в привычках

Лажечников-художник определил искусно.

Итак, на этом мы заканчиваем. До новых расследований!